Живем, дорогие мои. Живем.
Не могу сказать, что я спокойна, как стадо удавов, но дышу нормально, пульс каждую секунду не ощущаю, сердце не болит, могу сосредоточиться на предмете дольше, чем на пять минут. С днем филолога. Спасибо.
Сейчас поеду-таки на этот странный зачет. Немного нервничаю, но, честное слово, это такая мелочь!
Осталось научиться справляться с ситуациями, подобными вчерашней. И будет мне счастье.
Я могла бы поделиться страданиями и написать длинный пост о том, что Мэтт Смит - это лучше, чем ничего, но хуже, чем Теннант, но я уже удалила гневные твитты Моффату и ВВС. Побежит Доктор. Всё, тема закрыта.
Могла бы поделиться другими страданиями и вывесить статью Мережковского "Вечные спутники. Гончаров". Но не хочу, мне этого добра и вне блога хватает.
Поэтому я поделюсь ЩАСТЬЕМ.
Автора не знаю, но это прелестно.
Щастье сидело на шкафу...Щастье сидело на шкафу и тупо смотрело на Серегу.
– Ты кто? – Серега осторожно ткнул в Щастье палочкой.
– Я Щастье! – воскликнуло Щастье и ослепительно сверкнуло щербинами зубов.
– Кто-кто? – выдохнул от неожиданности Серега.
– ЩАСТЬЕ! – еще более радостно осклабилось Щастье, и глупо захихикало.
– А что ты тут делаешь? – с опаской спросил Серега.
– Ты меня ждал. Я пришло!
– А надолго? – в ужасе сжался Серега.
– НАВСЕГДА! – чмокнуло его Щастье и взмахнуло маленькой розовой юбочкой: под ней оказались волосатые ножки.
– Твою мать… – прошептал Серега. И упал в обморок.
Когда он пришел в себя, Щастье витало над ним и тихо светилось. На взгляд Сереги, его было слишком много.
Щастье ест
Щастье сидело на шкафу и тупо жрало бублик.
– Ты что это делаешь? – ужаснулся Серега.
– Я ест! – радостно прошамкало Щастье.
– Бублик? – Серега холодным потом покрылся.
– Щастье ест! – энергично закивало Щастье.
– Он же – закуска! Он же – последний! – Серега в ужасе схватился за голову, потом – за холодильник. – А пельмени?
– Оно не может не… – Щастье на всякий случай отодвинулось подальше от края шкафа. Чтобы шваброй не дотянулись.
– Твою мать! – тихо шепнул Серега и шлепнулся на стул.
– Не мать, – обнял его сзади кто-то пушистый, с волосатыми ножками. – Щастье.
Серега лишь кивнул. На пол сыпались крошки, и кто-то громко чавкал над ухом. Несмотря на полное отсутствие денег, Сереге внезапно стало хорошо.
Подслушивавшие под дверью соседи почему-то этому очень завидовали. Хотя бублик у них был.
Полное Щастье
Щастье было полным. Таким, с ямочками на щеках. Как при таких параметрах оно удерживалось на серегиной шее, было решительно непонятно.
– Но!– крикнуло Щастье Сереге, и дало ему шенкеля.
– Слушай, ты это давай, кончай с этим, – пропыхтел Серега, пытаясь подняться с четверенек.
– Я полное! – радостно продолжало визжать Щастье.
– Слушай, а может – на диету? – с надеждой прохрипел Серега.
– Не, – счастливо потрепало его за ухом Щастье. – Щастье – полное! Диета – нет, Щастье – да! Поехали!
– Твою мать, – обреченно выдохнул Серега, и попытался сбежать.
Сбежать не получилось: Щастье было полным, и оттого – тяжелым.
Спящее Щастье
Щастье уютно свернулось на коврике у батареи и беспардонно дрыхло. Серега злился: это был его коврик.
– Балуешь ты его, – завистливо вздохнул Участковый.
– Оно само, – буркнул Серега.
– Что само, – не понял Участковый.
– Балуется само, – скрипнул Серега. – Цинично. Чаю будешь?
– А, ну да… – заворожено пробормотал Участковый. Затем встрепенулся.
– Служба, – не отрывая от Щастья глаз, Участковый оползал к двери.
– Может, все-таки про прописку? – с надеждой спросил Серега.
– Да какая там прописка, – махнул рукой Участковый. – Это ж…, – украдкой утер слезу, -Щастье! – и выскользнул за дверь.
– Твою мать, – прошептал Серега. И пошел готовить чай. С лимоном и бутербродами. На себя и на Щастье.
За окном бушевала метель. Щастье у батареи начало тихонько мурлыкать.
Щастье и кактусы
Щастье грызло кактус и было довольно до чертиков.
– Ты что, дуро сосвсем? – неприлично посмотрел на Щастье Серега. – Это ж растение, с колючками, его жрать совсем нельзя, оно тебе не бублик!
– Няма! – радостно отозвалось Щастье и укусило кактус снова.
– То есть ты мне назло, да? – взбеленилися Серега. – Обожрешься кактуса и сдохнешь? Будешь лежать тут и вонять? А мне убирать?
– Хрум-хрум-хрум! – прочавкало Щастье в ответ.
– На принцип идешь? – Щастье и глазом не моргнуло.
– Хорошо, принцип – это прекрасно! Принцип – это, даже, замечательно! Принцип – это наше все! Принцип – так принцип! – и Серега, схватив кактус, впился в него зубами.
Кактусов становилось все меньше. А Сереги и Щастья – все больше. Производство текилы медленно, но верно, страдало.
Щастью же на это было наплевать. Потому как было оно слепо, и последствий своих действий – не видело.
Щастье улетело…
Серега открыл форточку и Щастье улетело. В квартире зазвенело тишиной. Серега аж задохнулся от такой нежданной радости.
– Улетело твоё Щастье, – осуждающе кивали ему старушки на скамеечке у подъезда, когда Серега слетел вниз за пивом.
– Проморгал, да? – злорадно улыбнулась продавщица в магазине, вываливая на прилавок ящик вожделенного напитка.
– Профукал, балда, – махнул рукой сосед, пытаясь стянуть бутылку – Серега дал ему пинка.
– Упустил? Эх, ты, – пожурил Серегу ползущий по стене таракан Семен. Тот не ответил: пива у Сереги был целый ящик, а Щастья – не было.
Сереге было чертовски хорошо.
Все было
Все было у Сереги. То есть абсолютно. Была тельняшка полосатая, газета и ящик пива. Была сушеная вобла и разбитые, удобные тапочки. Был старенький, изредка работающий компьютер. Был стол и лампочка без абажура. Было все. Щастья не было. Но это Серегу не смущало.
В дверь позвонили.
– Кто там? – осторожно спросил Серега.
– Это я. Я вернулось.
И на Серегу обрушилось Щастье. Потому что, рано или поздно, оно приходит.
Лежа на полу, Серега думал о смысле жизни. И еще о дверях. Железных дверях.
Во-первых, почему они такие тяжелые?
А во-вторых – о законе всемирного тяготения. Несмотря на возраст он, как выяснилось, работал.
О Щастье Серега старался не думать.....